Тепло разогнало зимнюю депрессию. Алика перестала хмуриться, сторониться всех и вся. Весна пробралась всюду, даже в непонятую душу этой девушки. Весело чирикали воробьи, все вокруг звенело и радовалось.
Как в кривом зеркале все отражается со свойственным именно ему видением мира, так и на Алику весна подействовала весьма своеобразным образом. Но никто особенно ничего не заметил. Подруги приняли неожиданные приступы веселости, сменившие мрачность, за воздействие весеннего солнца и запаха раскрывающихся почек. Отчасти, так оно и было.
Тогда же мне и стало лучше. Вернее, спокойнее. Я перестала бояться уйти отсюда, по ту сторону стекла. Я вдруг поняла, что тот мир настолько же реален, как и наш. И я не исчезну, не растаю в этом бессмыслии: я могу существовать и сохранять разум в обеих этих Вселенных. Значит, мне нечего бояться.
Не знаю, было ли именно это ошибкой или просто так и должно было произойти, но брешь между двумя мирами, находящаяся во мне и сдерживаемая до тех пор моим сознанием, стала расползаться. Как любая дыра, если не стягивать ее края.
Жить одной очень удобно. Во-первых, не надо ни о ком заботиться, кроме самой себя. Во-вторых, ты ни кому не мешаешь, да и тебе тоже. Можно спокойно побродить по квартире и подумать о чем-то своем. Но все же один недостаток есть у одиночества… Не скука, нет! Алике никогда не бывает скучно самой с собой. С людьми - да. Они утомляют своей обычностью. Недостаток одиночества в том, что со временем привыкаешь к своему обществу настолько, что непроизвольно начинаешь разговаривать сам с собой. Причем не видишь в этом ничего плохого. Даже наоборот! С собой можно обсудить самые важные вопросы, или то, о чем не станешь говорить с кем попало.
Есть только один человек, который все это понимает. Однажды она позвонила Алике и спросила, чем та занята. Алика, по своему обыкновению ответила абсолютно честно: "С собой разговариваю". На что последовал совершенно серьезный ответ: "В таком случае, обсуди сейчас только самое важное и срочное, а остальное оставь на потом. Как освободишься, перезвони мне, пожалуйста". Все же взаимное понимание такого уровня дорого стоит…
Да, брешь и впрямь начала расползаться, как лужа чернил на полу… И это особенно заставляло меня нервничать еще больше. Больше всего меня беспокоили эти приступы смеха. Совершенно не управляемые и не контролируемые. Казалось бы, чего тут плохого и тем более страшного? А то, что окружающие воспринимают это не так, как я. Они думают, что мне весело. А приступы настигали меня обычно в самых неподходящих местах. Хорошо еще, если дома, а не на людях.
Однажды было ужасно смешно! Я готовила на кухне, как вдруг снова началось. Кухня расплылась перед глазами, погасли звуки… Но теперь вещи не пропадали, а появлялись. Только чужие, не отсюда… Я увидела, как на стуле рядом со мной появился наш Вован. Это парень из нашей группы, ужасно заносчивый и глупый. Не люблю таких людей. Но он в своей глупости и уверенности в своем превосходстве над окружающими совершенно безвреден. Так вот. Сидит он на стуле в моей кухне. Не сам он, конечно, а его двойник Оттуда. И лицо у него глупое-глупое! Видимо, такое выражение оно должно принимать, когда он не скрывает своей истинной сущности. И до того он мне показался противным, что я не удержалась и стукнула его ложкой, которую держала в руке, по лбу! Прямо над его очками в дурацкой оправе! Ха! И что же? Из его ушей, одновременно из правого и левого, вылетели два голубя и выпорхнули в форточку! Я не смогла удержаться от смеха. Так вот из чего состоят его хваленые мозги! Смеялась я очень долго…
И хотя подруги и были рады за Алику, но все же их настораживало ее поведение. Ну весело человеку, понятно. Но иногда она совершенно неожиданно и беспричинно начинала смеяться. Как-то они решили поинтересоваться, что же ее так рассмешило. И Алика честно рассказала.
Мы шли вниз по лестнице родного института в другую аудиторию, как вдруг началось опять. Впереди нас шел Сашка. Серьезный, с портфелем, вышагивал с деловым видом по ступеням. Но что-то было в его облике не так. И тут я поняла! Сзади, из-под пухлой куртки, начинаясь от обычных его широких серых брюк, волочился по ступенькам огромный хвост. Он был бесподобным! Толстый, как шланг, и лысоватый, как у крысы… Сашке он очень шел. Вся его серьезность, топорщившаяся даже на кончике великолепного хвоста, вызвала во мне дикий восторг и неудержимый смех. Девчонки удивились, чего это я смеюсь. И пришлось рассказать им, что я вижу. Они приняли это за шутку и тоже посмеялись. Но я не могла остановиться. Более того, мне становилось все хуже. Посмотрев на Сашку повнимательнее, я заметила над стриженой головой две неясные дуги. Они окрепли, потемнели и уплотнились, превращаясь в рога. И во всей этой красе он вышагивал по лестнице, а за ним по ступеням торжественно волочился хвост.
Вызвать этот дикий беспричинный смех могло вызвать что угодно и когда угодно. Не важно, было ли это смешно на самом деле, поведение Алики носило истерический характер. Иногда ее исступление пугало подруг, они пытались помочь ей как-то, отвлечь… Но тщетно.
Или вот: я сидела в аудитории, как обычно. Карнов опять нес очередную околесицу, под которую очень хорошо дремать после бессонной ночи. Или смотреть в окно и мечтать. Странное дело, но в тот день я заметила, что за окном, совсем близко от стен корпуса работает подъемный кран. Перетаскивает какие-то плиты, блоки… И вдруг разбивает огромным, грязным и ржавым крюком стекло! Сидящая у самого окна надменная тощая Ирка резко вскрикивает и роняет свои важные очки. Тут же с нее слетает ее неизменная серьезность и степенность. Крюк цепляеет ее за шиворот и поднимает над стулом. Она визжит и отчаянно машет костлявыми длинными руками и руками, окончательно теряя достоинство. Это кажется мне жутко смешным и я опять не сдерживаюсь…
Когда с ней случалось такое в коридоре, или на лестнице, или в вестибюле, в общем, в людных местах, Алика просила подруг делать вид, что они рассказывают ей анекдоты, и оттого она смеется. А вот дома…
А однажды, я вышла утром на улицу, направляясь на занятия. Был апрель. Но передо мной оказалась совсем не апрельская погода, а скорее, июльская. Сочная густая зелень покрывала все вокруг. И что самое удивительное, не было привычного двора, асфальтовой дорожки, ведущей в горку… Не было домов и улиц. Лишь поле, огороды и лес невдалеке. Но зато скамеечка у крыльца никуда не делась, а стояла на своем месте. Более того, на ней сидели бабка с дедом, совершенно мне не знакомые. Они оба задрали головы вверх и глядели в ясное голубое небо, обнажив дряблые шеи. "Вон они, Мань. Полетели, родные…" - сказал дед. "Угу, - откликнулась бабка не отрывая прищурившихся глаз от высоты, - вон и наша". На траву перед домом упала тень, за ней еще одна, и звон колокольчиков раздался где-то в вышине. Я невольно тоже посмотрела в небо. Там, на довольно порядочной высоте, одна за одной, косяком, серьезно и пережевывая жвачку летели коровы. Степенно, свесив мощные копыта вниз, обнажив грязноватые животы, они плавно двигались, иногда роняя изо рта пучки травы… Вот они поравнялись с нашим домом и одна из них, отделившись от стада, начала снижаться. "Сейчас!" - злорадно подумалось мне. И точно! Через мгновение добротная лепешка со свистом сброшенной бомбы летела прямиком на стариков… В тот день я опоздала в институт, и все занятия сидела, глядя безумными глазами на окружающих из всех сил пытаясь не позволить продолжаться утреннему хохоту.
Одна из подруг как-то рассказала своему парню про видения Алики. На что тот со смехом сказал: "Что она курит? Я тоже хочу!"
А вот преподователи не понимали ее смеха. Они очень обижались на ее смех, думая, как все педагоги, что смеются над ними и опять же, как все люди, боящиеся оказаться смешными, делали ей выговор. Глупцы.